live, love, laugh
Оно... не такое, как я люблю. И в то же время - такое. В общем, равнодушным меня не оставило.
Рекомендую прочитать.
И мне понравился мир.
Жду, пока автор назовет себя )))
Пишет Гость:
Рекомендую прочитать.
И мне понравился мир.
Жду, пока автор назовет себя )))
Пишет Гость:
08.05.2009 в 08:38
предупреждаю честно, получилось не в заявку.
А вот когда Джоанну собрались канонизировать, тут-то все дерьмо наружу и поперло.
Тут-то оно всё и повсплывало.
Серебряных уже и в живых не осталось – ну, если не считать Большого Дэна Лебовски, догнивающего в психушке где-то на Западе. Даже Майерс, уж на что скользкий сукин сын был, мать родную бы продал - и то пару лет назад получил свое звание командора ордена Заката и в довесок три пули в затылок.
Короче, не осталось Серебряных совсем, да и Нью-Орлеанскую Деву называют теперь не иначе как Ведьма из Ковингтона, только один старик Джил все небо коптит, все никак сдохнуть не может.
читать дальшеДвадцать лет назад, когда Джоанну Лайт вели через белую, залитую светом площадь Нью-Ватикана на костер, мне второй раз в жизни захотелось надраться дешевым виски или выстрелить в голову из старого дробовика.
В сером небе кружили голуби, их стальная чешуя сверкала тускло и тревожно. Джоанна шла по металлическим плитам босиком, ветер рвал с нее серую бесформенную накидку, а под накидкой не было совсем ничего, и глухой матерчатый колпак на голове – пусть стадо видит, нечего больше бояться Ведьму из Ковингтона.
Толпа ревела и улюлюкала, толпа кричала – «Ведьма! Смерть Ведьме!», Джоанна все брела, медленно, мучительно медленно, а в моем наушнике тихо и обреченно хрипел голос Майерса, спокойненько стоящего на возвышении среди рыцарей Заката, сверкающего золотой броней – «Ей не будет больно, Джил, она ничего не почувствует, я договорился, смотри, она под очищенным Е-35, разговаривает, небось, со своими гребаными ангелами, слышишь, Джил, нам будет гораздо больнее, чем ей, ты слышишь меня…»
Палач толкнул рычаг, и кремационная камера поползла ввысь, в серое тяжелое небо. Подали газ, и тут же огромный прозрачный крест вспыхнул, мне показалось? Господи, спаси мою грешную душу, наверняка мне просто показалось, что Джоанна, стоящая внутри него, сорвала с головы колпак, ударилась всем телом о преграду, в бушующем пламени яростно сверкнули ее глаза – синие, такие синие, она смотрела прямо на меня, затерявшегося в орущей толпе.
Когда я вспоминаю казнь Джоанны, мне сразу же хочется надраться дешевым виски или выстрелить в голову из старого дробовика. Но знаете, то, что я все еще жив и сейчас говорю с вами, означает, что я всегда выбирал первое…
Двадцать три года назад мне было шестнадцать, Серебряные подобрали меня в одном поселке на юге Оклахомы – банальная история у меня, банальные причины у них.
Мне хотелось славы, побед, крови и криков врагов, всего того, что делает мужчину мужчиной; Серебряным нужен был мальчик на побегушках.
В те времена Джоанна – она называла себя Джон, Джон Лайт – исполняла обязанности начальника отдела разведки, но понимаете, ничего такого она, по правде говоря, не делала.
Все, что она делала – это удалялась в свою палатку, прихватив с собой пригоршню ампул Белого Шума, а потом появлялась спустя несколько часов, злющая, голодная, с картой, размеченной разноцветными маркерами.
Она считала, что говорит с ангелами.
Она не знала точно, кто были эти твари, без устали треплющиеся в ее голове, одурманенной Белым Шумом, но верила в то, что это были ангелы.
Она говорила, они страшно линяют, а у нее аллергия на ангельский пух, и расчесывала, расчесывала, расчесывала до крови свои руки и шею.
- Что же иное человек, как не грязь и пепел? – басил Большой Дэн Лебовски и протягивал ей антигистаминное.
Большой Дэн был большим любителем назидательных цитат, все над этим смеялись, но теперь-то, в психушке, он может вволю поучать молчаливые мягкие стены, обитые стекловатой и тонким полимером.
Да, я говорил о канонизации.
Знаете, что такое канонизация?
Это когда вы давно уже умерли, но вас все еще о чем-то просят.
Джоанна-Защитница, так ее называли люди.
Нью-Орлеанская Дева.
Мы очищали наш умирающий мир от исчадий ада.
Как же так получилось, что мы сами оказались исчадиями ада…
- Под холмом – выводок тварей! – орет Джоанна. – Куда прете, членоголовые?!
- Маленькая мисс, - морщится Полковник. – Вас воспитывали негры из Гарлема?
И рявкает по громкой связи –
- Назад, долбоебы! – так, что аж уши закладывает.
- Из Нью-Орлеана, - зло скалится Джоанна.
- Не повезло тебе, видать, с неграми, сестренка, - усмехается Фрэнсис Мамбо Джонсон, его большущие коричневые пальцы по-кошачьи мягко ложатся на приклад снайперской винтовки.
- Кто благочестив и боголюбив! – Большой Дэн вскидывает на плечо базуку.
- Тот пусть насладится!
Адский вой, грохот, комья земли летят в разные стороны, холм объят пламенем.
- Этим прекрасным! И светлым! Торжеством!
Оглушенные твари лезут из-под холма, и Мамбо кладет их, одну за другой, он не любит тратить пули зря.
- Джон, на выход! – кричит Майерс в наушниках. – Начинаем зачистку!
А броня у них была пижонская, белая, самоочищающаяся.
К ней не приставала ни кровь, ни грязь, ни ржавчина.
Как же так получилось…
Ад заполонил Евразию, Африку и Австралию, поговаривали, что людей там не осталось совсем, ошибка Джоанны была в том, что она объявила крестовый поход против Ада.
Голоса ангелов, визгливые и нежные, резкие и отстраненные, вели ее вперед, по единственно возможной прямой.
Она уже не слезала с Белого Шума, казалось, он дает ей силу прозреть будущее.
Казалось, она приведет Воинство Света к неизбежной победе.
Да, прозреть будущее… тут бы мысль свою хотя бы запомнить… Канонизация, вот я о чем.
Много дерьма было связано с этой канонизацией.
Кто-то из Нью-Ватиканских хакеров даже вскрыл киберисповедника и выложил последнюю исповедь Джоанны в сеть.
Киберисповедник – не дай Бог вам когда-нибудь попасть к нему на прием.
Он бы даже Христа убедил в том, что тот – дешевый лжец и манипулятор, отсуши, Господи, мой богохульный язык.
Короче, так ни к чему и не пришли…
Да знаю я, что там было, с этой ведьмой…
Она была маленькая, такая белая вся, такая тихонькая, мы даже сначала подумали, что твари похитили человеческого ребенка, обрадовались, что цела осталась. А Джоанна помрачнела вся, шагнула вперед, раскинула руки, заслоняя собой девочку.
- Пошли нахуй отсюда, ёбаные кобели, - зашипела. – Только попробуйте тронуть ангела, вы, дрочилы!
В чем-то Джоанна была права, девочка, которую мы взяли с собой – до ближайшего города, разумеется - распространяла вокруг себя тяжелый, дурманящий аромат похоти.
Нас всех как будто подменили, мы забыли про четыре обета; вскоре начались драки, и каждый из нас, сам того не понимая, норовил увидеть белую девочку, дотронуться до нее, заговорить с ней, не важно, о чем.
Норовил побольнее оттолкнуть соперника.
Наверное, Серебряные рыцари в этот момент больше походили на псов, преследующих течную сучку, чем на рыцарей…
Но Джоанна всегда оказывалась рядом, теряющая разум от постоянного приема наркотиков, быстрая, нечеловечески страшная.
Я хорошо помню ту ночь, и оранжевые отблески костра, скользящие по коже девочки, когда она шла в палатку Джоанны.
Теперь это знают все, кто удосужился залезть в Сеть.
«Двери палатки зашипели, открываясь, я привстала, увидела, что это Ангел, и легла обратно. Да, обычно она ночевала у меня. Нет, я никогда не вожделела ее. Как можно вожделеть Ангелов, скажите мне? Она подкатилась ко мне под бок, мягкая, замерзшая, и я обняла ее, пытаясь согреть. Правда ли я думала, что это был Ангел? Нет, конечно. Но мы тогда еще ни разу не встречали тварей класса Ведьма. Я просто не знала, чего от нее ожидать. Думала, человек - возможно, мутант. Правда ли я думала, что она – человек? Скорее, я не думала, что она может оказаться тварью. На самом деле я об этом знала? Нет, я не знала... Нет, я не знала! Когда она отогрелась, когда она пошевелилась, потерлась об меня всем телом… Даже и тогда не думала. Руки сами собой… Я попыталась остановить себя. Это не было похоже на действие наркотика, но в голове стало так легко, мне захотелось действия, мне захотелось взять ее, как берут огневой рубеж, как берут крепость, как берут добычу… Я не могла больше контролировать себя, я задрала ее длинную рубашку, лаская ее… Нет, я не могу об этом говорить! Нет! Я… я обесчестила ее… на самом деле я обесчестила только себя, никого больше… Она вцепилась в меня, сладострастно изгибаясь, ее тело превращалось в тело взрослой женщины… в тело чудовища… тогда я закричала… »
Джоанна закричала, из ее палатки послышались звуки выстрелов.
Она кричала – «Ведьма! Смерть ведьме!», и мы, не раздумывая, вскакивали, хватали оружие, бежали к ней.
А дальше…
Что-то белое, что-то омерзительно-белое пыталось расправить изломанные крылья и шевелилось, пульсировало, пытаясь уползти.
Джоанна, всклокоченная, бледная, в упор прошивала тварь очередями из автомата, кровь брызгала во все стороны, летели перья.
Утром мы сожгли ведьму.
Привязали ее, почти восстановившую свое тело – разбитая нижняя губа, темный сосок на пышной груди, белоснежные ноги, огромные белоснежные крылья – так вот, мы привязали ее к кресту, на быструю руку связанному из металлических труб, и сожгли.
Облили бензином, а потом сожгли.
Она хорошо горела, с треском, с искрой, а Джоанна лихорадочно нащупывала иглой вену и никак не попадала, и все не могла оторвать глаз от твари, пожираемой огнем.
- Ей не будет больно, Джил, - пробормотала Джоанна. - Она ничего не почувствует...
Понимаете, перед этим Джоанна вколола твари весь Белый Шум, который у нее был, и все обезболивающее из полевой аптечки.
Черт ее знает, зачем она это сделала…
URL комментарияА вот когда Джоанну собрались канонизировать, тут-то все дерьмо наружу и поперло.
Тут-то оно всё и повсплывало.
Серебряных уже и в живых не осталось – ну, если не считать Большого Дэна Лебовски, догнивающего в психушке где-то на Западе. Даже Майерс, уж на что скользкий сукин сын был, мать родную бы продал - и то пару лет назад получил свое звание командора ордена Заката и в довесок три пули в затылок.
Короче, не осталось Серебряных совсем, да и Нью-Орлеанскую Деву называют теперь не иначе как Ведьма из Ковингтона, только один старик Джил все небо коптит, все никак сдохнуть не может.
читать дальшеДвадцать лет назад, когда Джоанну Лайт вели через белую, залитую светом площадь Нью-Ватикана на костер, мне второй раз в жизни захотелось надраться дешевым виски или выстрелить в голову из старого дробовика.
В сером небе кружили голуби, их стальная чешуя сверкала тускло и тревожно. Джоанна шла по металлическим плитам босиком, ветер рвал с нее серую бесформенную накидку, а под накидкой не было совсем ничего, и глухой матерчатый колпак на голове – пусть стадо видит, нечего больше бояться Ведьму из Ковингтона.
Толпа ревела и улюлюкала, толпа кричала – «Ведьма! Смерть Ведьме!», Джоанна все брела, медленно, мучительно медленно, а в моем наушнике тихо и обреченно хрипел голос Майерса, спокойненько стоящего на возвышении среди рыцарей Заката, сверкающего золотой броней – «Ей не будет больно, Джил, она ничего не почувствует, я договорился, смотри, она под очищенным Е-35, разговаривает, небось, со своими гребаными ангелами, слышишь, Джил, нам будет гораздо больнее, чем ей, ты слышишь меня…»
Палач толкнул рычаг, и кремационная камера поползла ввысь, в серое тяжелое небо. Подали газ, и тут же огромный прозрачный крест вспыхнул, мне показалось? Господи, спаси мою грешную душу, наверняка мне просто показалось, что Джоанна, стоящая внутри него, сорвала с головы колпак, ударилась всем телом о преграду, в бушующем пламени яростно сверкнули ее глаза – синие, такие синие, она смотрела прямо на меня, затерявшегося в орущей толпе.
Когда я вспоминаю казнь Джоанны, мне сразу же хочется надраться дешевым виски или выстрелить в голову из старого дробовика. Но знаете, то, что я все еще жив и сейчас говорю с вами, означает, что я всегда выбирал первое…
Двадцать три года назад мне было шестнадцать, Серебряные подобрали меня в одном поселке на юге Оклахомы – банальная история у меня, банальные причины у них.
Мне хотелось славы, побед, крови и криков врагов, всего того, что делает мужчину мужчиной; Серебряным нужен был мальчик на побегушках.
В те времена Джоанна – она называла себя Джон, Джон Лайт – исполняла обязанности начальника отдела разведки, но понимаете, ничего такого она, по правде говоря, не делала.
Все, что она делала – это удалялась в свою палатку, прихватив с собой пригоршню ампул Белого Шума, а потом появлялась спустя несколько часов, злющая, голодная, с картой, размеченной разноцветными маркерами.
Она считала, что говорит с ангелами.
Она не знала точно, кто были эти твари, без устали треплющиеся в ее голове, одурманенной Белым Шумом, но верила в то, что это были ангелы.
Она говорила, они страшно линяют, а у нее аллергия на ангельский пух, и расчесывала, расчесывала, расчесывала до крови свои руки и шею.
- Что же иное человек, как не грязь и пепел? – басил Большой Дэн Лебовски и протягивал ей антигистаминное.
Большой Дэн был большим любителем назидательных цитат, все над этим смеялись, но теперь-то, в психушке, он может вволю поучать молчаливые мягкие стены, обитые стекловатой и тонким полимером.
Да, я говорил о канонизации.
Знаете, что такое канонизация?
Это когда вы давно уже умерли, но вас все еще о чем-то просят.
Джоанна-Защитница, так ее называли люди.
Нью-Орлеанская Дева.
Мы очищали наш умирающий мир от исчадий ада.
Как же так получилось, что мы сами оказались исчадиями ада…
- Под холмом – выводок тварей! – орет Джоанна. – Куда прете, членоголовые?!
- Маленькая мисс, - морщится Полковник. – Вас воспитывали негры из Гарлема?
И рявкает по громкой связи –
- Назад, долбоебы! – так, что аж уши закладывает.
- Из Нью-Орлеана, - зло скалится Джоанна.
- Не повезло тебе, видать, с неграми, сестренка, - усмехается Фрэнсис Мамбо Джонсон, его большущие коричневые пальцы по-кошачьи мягко ложатся на приклад снайперской винтовки.
- Кто благочестив и боголюбив! – Большой Дэн вскидывает на плечо базуку.
- Тот пусть насладится!
Адский вой, грохот, комья земли летят в разные стороны, холм объят пламенем.
- Этим прекрасным! И светлым! Торжеством!
Оглушенные твари лезут из-под холма, и Мамбо кладет их, одну за другой, он не любит тратить пули зря.
- Джон, на выход! – кричит Майерс в наушниках. – Начинаем зачистку!
А броня у них была пижонская, белая, самоочищающаяся.
К ней не приставала ни кровь, ни грязь, ни ржавчина.
Как же так получилось…
Ад заполонил Евразию, Африку и Австралию, поговаривали, что людей там не осталось совсем, ошибка Джоанны была в том, что она объявила крестовый поход против Ада.
Голоса ангелов, визгливые и нежные, резкие и отстраненные, вели ее вперед, по единственно возможной прямой.
Она уже не слезала с Белого Шума, казалось, он дает ей силу прозреть будущее.
Казалось, она приведет Воинство Света к неизбежной победе.
Да, прозреть будущее… тут бы мысль свою хотя бы запомнить… Канонизация, вот я о чем.
Много дерьма было связано с этой канонизацией.
Кто-то из Нью-Ватиканских хакеров даже вскрыл киберисповедника и выложил последнюю исповедь Джоанны в сеть.
Киберисповедник – не дай Бог вам когда-нибудь попасть к нему на прием.
Он бы даже Христа убедил в том, что тот – дешевый лжец и манипулятор, отсуши, Господи, мой богохульный язык.
Короче, так ни к чему и не пришли…
Да знаю я, что там было, с этой ведьмой…
Она была маленькая, такая белая вся, такая тихонькая, мы даже сначала подумали, что твари похитили человеческого ребенка, обрадовались, что цела осталась. А Джоанна помрачнела вся, шагнула вперед, раскинула руки, заслоняя собой девочку.
- Пошли нахуй отсюда, ёбаные кобели, - зашипела. – Только попробуйте тронуть ангела, вы, дрочилы!
В чем-то Джоанна была права, девочка, которую мы взяли с собой – до ближайшего города, разумеется - распространяла вокруг себя тяжелый, дурманящий аромат похоти.
Нас всех как будто подменили, мы забыли про четыре обета; вскоре начались драки, и каждый из нас, сам того не понимая, норовил увидеть белую девочку, дотронуться до нее, заговорить с ней, не важно, о чем.
Норовил побольнее оттолкнуть соперника.
Наверное, Серебряные рыцари в этот момент больше походили на псов, преследующих течную сучку, чем на рыцарей…
Но Джоанна всегда оказывалась рядом, теряющая разум от постоянного приема наркотиков, быстрая, нечеловечески страшная.
Я хорошо помню ту ночь, и оранжевые отблески костра, скользящие по коже девочки, когда она шла в палатку Джоанны.
Теперь это знают все, кто удосужился залезть в Сеть.
«Двери палатки зашипели, открываясь, я привстала, увидела, что это Ангел, и легла обратно. Да, обычно она ночевала у меня. Нет, я никогда не вожделела ее. Как можно вожделеть Ангелов, скажите мне? Она подкатилась ко мне под бок, мягкая, замерзшая, и я обняла ее, пытаясь согреть. Правда ли я думала, что это был Ангел? Нет, конечно. Но мы тогда еще ни разу не встречали тварей класса Ведьма. Я просто не знала, чего от нее ожидать. Думала, человек - возможно, мутант. Правда ли я думала, что она – человек? Скорее, я не думала, что она может оказаться тварью. На самом деле я об этом знала? Нет, я не знала... Нет, я не знала! Когда она отогрелась, когда она пошевелилась, потерлась об меня всем телом… Даже и тогда не думала. Руки сами собой… Я попыталась остановить себя. Это не было похоже на действие наркотика, но в голове стало так легко, мне захотелось действия, мне захотелось взять ее, как берут огневой рубеж, как берут крепость, как берут добычу… Я не могла больше контролировать себя, я задрала ее длинную рубашку, лаская ее… Нет, я не могу об этом говорить! Нет! Я… я обесчестила ее… на самом деле я обесчестила только себя, никого больше… Она вцепилась в меня, сладострастно изгибаясь, ее тело превращалось в тело взрослой женщины… в тело чудовища… тогда я закричала… »
Джоанна закричала, из ее палатки послышались звуки выстрелов.
Она кричала – «Ведьма! Смерть ведьме!», и мы, не раздумывая, вскакивали, хватали оружие, бежали к ней.
А дальше…
Что-то белое, что-то омерзительно-белое пыталось расправить изломанные крылья и шевелилось, пульсировало, пытаясь уползти.
Джоанна, всклокоченная, бледная, в упор прошивала тварь очередями из автомата, кровь брызгала во все стороны, летели перья.
Утром мы сожгли ведьму.
Привязали ее, почти восстановившую свое тело – разбитая нижняя губа, темный сосок на пышной груди, белоснежные ноги, огромные белоснежные крылья – так вот, мы привязали ее к кресту, на быструю руку связанному из металлических труб, и сожгли.
Облили бензином, а потом сожгли.
Она хорошо горела, с треском, с искрой, а Джоанна лихорадочно нащупывала иглой вену и никак не попадала, и все не могла оторвать глаз от твари, пожираемой огнем.
- Ей не будет больно, Джил, - пробормотала Джоанна. - Она ничего не почувствует...
Понимаете, перед этим Джоанна вколола твари весь Белый Шум, который у нее был, и все обезболивающее из полевой аптечки.
Черт ее знает, зачем она это сделала…
-
-
15.05.2009 в 02:38ну как тебе оно?
-
-
15.05.2009 в 11:05я подписываюсь, чтобы не забыть прочитать, а то мне пока что-либо длиннее комментариев сложно осилить.
прочитаю - скажу, ладно?))
-
-
15.05.2009 в 11:06-
-
18.05.2009 в 01:45-
-
18.05.2009 в 01:47