[lemurcatta]

воть. маленький кусочек второй части для бет и еще кое-кого. комменты в у-мыл, будьте так добры ))
кстати, Ксюша, я все-таки впишу большой кусок в первую часть, после того разговора, POV Вальдеса.
да, замечания на тему «а почему Олаф так себя ведет?!» пока не принимаются. ждите следующей части.


Часть 2

Люди ко всему привыкают, было бы только у них желание и время. Вот и Олаф в первый же день пути заметил, что чужая речь больше не резала ему слух, а Руппи – тот держался с фрошерами совершенно свободно. Еще в Хексберг капитан Джильди упоминал, что конвой набрали наполовину из хексбергского гарнизона, наполовину из команды «Закатной твари». Всего шестнадцать человек, этого было достаточно, чтобы обеспечить безопасность, но и не привлечь ненужного внимания.

Олаф давно уже не путешествовал в карете. Верхом было и быстрее, и удобнее, потому мало кто соглашался трястись несколько дней в закрытом экипаже, кроме женщин и детей, разумеется, а еще больных или раненых. На этот раз решал не он, да даже если бы и он… Позволить себе свалиться с лошади адмирал Западного флота не мог.

Так что теперь Олаф без всякого интереса глядел на проплывающие за окном заснеженные просторы. К сожалению, они не настолько отличались от привычных ему дриксенских, чтобы заставить забыть про затекшие ноги и отсиженный зад. Напротив точно так же маялся белобрысый усатый теньент. Пленника не оставляли одного даже в карете, это было правильно и предусмотрительно, но повисшая в воздухе неловкость только добавляла неудобства. Адмирал поморщился и потер висок – голова ныла глухой, ватной болью. А ведь еще не закончился первый день дороги.

Совсем рядом фыркнула лошадь, кто-то из всадников ехал едва ли не вплотную к карете. Кто-то из южан, видимо, – Олаф хоть и не понимал кэналлийского, но доносившуюся песню узнал. «Чтоб струна звенела вечно...» – попытался однажды изобразить Вальдес и сам же скривился, качая головой: – «Нет, нет, не буду, иначе вы эту песню возненавидите, а она стоит большего».

Она была действительно хороша, хоть и непонятна, вплеталась в стук копыт и скрип колес, звала за собой и одновременно успокаивала. С четвертой попытки Олаф сумел пристроить голову на спинке сиденья, закрыл глаза и, уже засыпая, услышал и отметил в памяти странный, ломкий голос капитана Джильди: «Не надо эту песню, прошу вас!»


Ротгер

Мне приходилось слышать, что на лице спящего проступают все его тайные мысли. С этим можно поспорить, но зачем? Гораздо интереснее разглядывать человека, лежащего рядом, и гадать, что же и кого же он сейчас видит. Люди в этот момент так уязвимы, ну просто до невозможности, и причем все, все без исключения.

А вот Олаф во сне улыбается, совсем не так, как в жизни, и потому кажется моложе – с его лица вдруг бесследно пропали тревожные складки. Протягиваю руку, чтобы разбудить... И совсем не удивляюсь, когда вместо плеча пальцы почти невесомо ложатся на щеку, подбородок, замирают в волосе от губ. Скорей, скорей запомнить, как это – когда их обдает теплом и колет чуть отросшей за день щетиной, – и украсть, унести на подушечках пальцев эту улыбку. Густав давно обошел карету и мнется теперь за спиной, но я так удачно встал в проеме открытой дверцы, что ему ничего не видно. Ну и все, хватит, пожалуй...

– Просыпайтесь, Кальдмеер, мы приехали.

Он открывает глаза, но все еще улыбается – и проклятье, сердце так предсказуемо пропускает удар! Быстро отступаю назад, освобождая дорогу, под ногами хрустят прозрачные стеклышки льда, почти в самое плечо фыркает лошадь. И я никак не пойму, не послышалось ли мне негромкое «благодарю вас, я уже не сплю»?

Да, наверняка. Иначе не стал бы он так спокойно смотреть мне в глаза и протягивать руку – а кстати, зачем?

– ...не поможете? Вальдес?

Кажется мне, господин адмирал цур зее, что вы очень уж плохи, если даже не смогли выйти из кареты без посторонней помощи. Но вы держитесь, крепче держитесь, я вам не девица, чтобы синяков бояться. И где только кошки носят юного Фельсенбурга... Так, а что с вами-то?

- Нога затекла, - честно отвечает Олаф, останавливаясь и отпуская мое плечо. – Думал, и шага не сделаю, но вроде бы отпустило. А я и не ожидал, Ротгер, что вы это примете так близко к сердцу, - он говорит, как обычно, без тени улыбки, но глаза искрятся неожиданным весельем, от которого в сердце становится тепло-тепло.

Нет, точно ведь где-то в Дриксен Бермессер сдох.

Я не знаю, что ответить, и только беспомощно улыбаюсь, указывая рукой на ворота: «Пойдемте?»